Рожденная в грехе [= Цветок греха ] - Нора Робертс

– У вас ресницы совсем как у девчонок! – не удержалась она.

– Да, помню, мы с сестрами в детстве спорили, у кого длиннее, и мерили их школьной линейкой.

У нее кружилась голова – от танца, от выпитого пива, от его рук, от его глаз. Шаннон была как в полусне.

– Какие удивительные глаза. – Кто-то словно говорил это вместо нее. – Я вижу их, когда сплю. И не могу не думать о вас, Мерфи. Почему так? Стараюсь – и не могу.

Внутри у него все застыло, он как будто перестал слышать. Тишина. Потом снова прорвались звуки музыки, голоса. Он ощутил свое тело и прижатое к нему другое… ее – всю, от головы до ног.

Она, вероятно, тоже не могла не почувствовать его состояние. Как он весь напрягся.

– Дорогая, – сказал он с беспомощной усмешкой, – честное слово, я делаю все, чтобы выполнить обещание, которое вам дал, но…

– Знаю. – Кажется, она произнесла это довольно громко. Но разве есть сейчас кто-то в этой комнате, помимо них двоих? И разве музыка играет не исключительно для нее и для него? – И, что касается вас, вы никогда не нарушите вашего слова, верно?

Показалось ли ему, что она искушает его, или так оно и было? Он прижал ее еще крепче. Если такое было возможно.

– Раньше за мною подобное не водилось, – ответил он на ее вопрос. – Но не вводите меня в грех. Уж не хотите ли сами, чтобы я не сдержал обещания?

– Не знаю… ничего не знаю. – Она закрыла глаза, ее голова упала ему на плечо. – Я не отвечаю за свои слова, за то, что делаю. Мне нужно сесть, подумать. Я не могу нормально думать, когда вы прикасаетесь ко мне!

Опять последние слова она почти выкрикнула, забыв, что они здесь совсем не одни.

– Вы уже сделали свое дело, Шаннон, – ответил он ей тихо. – Свели меня с ума. – Он перестал танцевать, ослабил объятия. – И я скажу вам вот что. – Он уже вывел ее из круга танцующих и шел с ней вдоль одной из стен комнаты в поисках свободного места. – Вот что я скажу. Теперь дело за вами. Я не буду ни о чем больше спрашивать вас. Ни о чем просить. И причина тут не в гордости. Просто теперь ваша очередь решать.

Да, тут не гордость – Шаннон была мысленно согласна с ним. Тут скорее честь. Такое же старинное слово, как «ухаживание». Если не старше.

– Хватит тебе увиваться за девушкой! – Толстяк О'Малли хлопнул Мерфи по плечу. – Спой что-нибудь для нас.

– Я занят, Тим.

– Совсем он не занят! – Шаннон постаралась улыбнуться как можно непринужденней. – Правда, Мерфи, спойте. Я никогда не слышала, как вы поете.

Поддерживая просьбу, она положила руку на его плечо.

– Ну, раз публика настаивает. Что бы вы хотели?

– Вашу любимую. Которая для вас больше всего значит.

– Ладно. Только не исчезайте.

– Куда же я исчезну?

В ее тоне была какая-то смиренная безнадежность. Или ему почудилось?

Мерфи отошел от нее, и вскоре рядом появилась Брианна.

– Ну, как тебе твое первое сейли? – спросила она.

– Прекрасно.

– У нас не было такого вечера с того времени, как мы поженились с Греем. А когда возвратились после нашего медового месяца, нам устроили «бейкакс».

– Это еще что такое?

– Старый ирландский обычай. Люди после наступления темноты переодеваются в разные необычные одежды и заходят к вам в дом. О, Мерфи сейчас будет петь! Интересно, какую…

– Свою самую любимую.

– Значит, «Четыре зеленых поля».

Мерфи уже начал, и все сразу стихли. Он пел в сопровождении простой свирели.

И снова Шаннон не могла не удивиться. Она и не представляла, что в этой груди, в этом горле может жить такой голос – чистый, как ручей, естественный, как небо.

Он пел песню о печали и о надежде, об утратах и о рождении вновь. И в помещении стояла тишина, как в церкви, а все глаза были устремлены на певца.

А в общем, песня была о любви – к Ирландии, к земле, к родным и близким.

Вслушиваясь в песню, Шаннон испытывала те же чувства, что и во время танца – они были даже сильнее. И главное среди них не возбуждение, нет, но приятие, согласие. И предчувствие, предвкушение. Все барьеры, построенные ею, рушились внутри нее. Они беззвучно падали и исчезали, таяли в незатейливой мелодии.

Она была побеждена его голосом. Растворена в нем. В простых, безыскусных словах баллады. Теплые радостные слезы текли по ее щекам, и она не замечала их.

Когда он закончил, никто не хлопал в ладоши. По комнате прокатился легкий гул, означавший благодарность, признательность певцу и безымянным авторам слов и музыки.

Глаза Мерфи остановились на Шаннон, после чего он сказал что-то мужчине, который подыгрывал ему на свирели. Тот кивнул, и вот зазвучала веселая плясовая мелодия. Танцы возобновились.

Она знала: он понял ее мысли, прежде чем сделал хотя бы один шаг по направлению к ней. Когда же подошел, она молча встала и взяла руку, которую он протянул.

Они не сразу смогли выйти из дома – чуть ли не каждый останавливал его и хотел поговорить. Все то время, что они выбирались наружу, Мерфи ощущал, как дрожит ее рука, и еще крепче сжимал свои пальцы.

Он повернулся к ней, когда они уже были за дверью.

– Ты уверена?

– Да, Мерфи. Но это ничего не изменит. Ты должен понять…

Он поцеловал ее. Неторопливо, ласково, настойчиво. Не выпуская ее руки из своей, обошел дом, направился в сторону конюшни.

– Сюда? – У нее расширились глаза, она испытала одновременно и смущение, и азарт. – Но ведь люди так близко! Мы не можем…

Мерфи рассмеялся.

– Игры на сене оставим для другого раза, Шаннон, любовь моя. Я возьму здесь кое-что с веревки.

– Но куда же мы идем?

Он снял два одеяла, сложил их, перекинул через руку, она вновь ощутила его пальцы на своем предплечье.

– Идем туда, откуда все началось, – просто сказал он.

Каменный круг! Сердце у нее снова гулко забилось.

– Но как? Там же, в доме, твои гости!

– Не думаю, что наше отсутствие будет замечено. – Он остановился, взглянул на нее. – Тебя это очень беспокоит?

– Нет. – Она решительно покачала головой. – Совсем не беспокоит.

Они шли через поле. Над ними светила луна – ярким ровным светом.

– Ты любила считать звезды? – вдруг спросил он.

– Не знаю. – Она подняла голову к небу. – Кажется, нет. Не пробовала. Он тихо засмеялся.

– Дело не в количестве, а в том, что это невозможно. Какое это чудо – небо, звезды, бесконечность. Когда я гляжу на тебя, у меня такое же чувство. Это – чудо.